Ледяной ад - Страница 42

Маккензи приобнял младшего товарища.

— Спасибо вам, — произнесла Хэнли, с огромным трудом заставляя себя не таращиться на Нимита во все глаза, — за помощь там, снаружи.

— Приземлились вы черт знает как. Еще чуть-чуть — и унесло бы к той штуковине. Жаль, что наш штатный оракул так скоро за вас принялся.

— Прошу вас, довольно, — остановил его Маккензи, — Саймон Кинг уже достаточно истощил сегодня наши силы. Джесси, есть ли что-то, в чем вы нуждаетесь прежде всего?

Хэнли на миг задумалась.

— Да. Как только свяжетесь с русской исследовательницей, которая уплыла на подлодке, сообщите мне. Я должна с ней поговорить. Как свидетель всего, что происходило с людьми в течение последних часов перед смертью, она окажет мне неоценимую помощь. А пока я бы хотела взглянуть на все вещи, принесенные с места полевых работ.

— Что-нибудь еще?

Хэнли заговорила тише:

— Найдется ли на станции полностью изолированное помещение на случай, если выявятся инфицированные?

Маккензи посерьезнел:

— Да, рядом с комнатой, в который мы положили тела. Что еще?

— Мне нужно знать, каков ваш план действий на случай вынужденной эвакуации «Трюдо».

ГЛАВА 17

Хэнли обошла кругом каталку, затянутую прозрачной пленкой. Черты лица покойного были искажены. Человек умер мучительно, в припадке, тело выгнулось так, словно позвоночник сломался посередине.

Верно нервно мялся у двери.

— Бедолага. Он выглядит стариком!

— Такова смерть, — сказала Хэнли, накрыла рот и нос хирургической маской и закрепила ее под толстыми защитными очками. — Она может невероятно состарить.

Хэнли поежилась от холода, читая заламинированное удостоверение личности.

— Сколько лет было Минскову?

— Пятьдесят один год, — ответил Верно.

Чтобы лучше видеть сквозь пленку, Хэнли нагибалась ниже и ниже над пепельно-серым лицом умершего. Глазницы… ужасали.

— Первый раз вижу такую бледность, — заметила Ди.

— Действительно, — подтвердил Верно. — Наверное, из-за потери эритроцитов.

— Почему Москва запретила его вскрытие? — поинтересовалась Хэнли.

Верно пожала плечами:

— Понятия не имею. Вообще-то русские на любой запрос норовят первым делом сказать «нет». Но когда я разговаривал с ними, мне показалось, что они… напуганы.

— Почему лицо мокрое? — удивилась Хэнли.

Ди подошла ближе:

— Где?

— Вокруг рта.

— Да. Ты права. Странно. Может быть, какие-то посмертные выделения?

Хэнли вытащила из кармана маленькую пробирку и тонкую восьмидюймовую пипетку с резиновым наконечником и осторожно расстегнула защитную воздухонепроницаемую оболочку. Ди инстинктивно отшатнулась, хотя до этого ассистировала во время двух вскрытий.

— Не пробуйте проделать то же самостоятельно, — проговорила Хэнли, обращаясь к Верно, — и ни в коем случае не прикасайтесь ко мне, если я ошибусь и дотронусь до него.

Хэнли нажала на резиновый наконечник пипетки. Верно и Ди затаили дыхание, наблюдая за тем, как Джесси аккуратно переносит коротенький столбик жидкости в пробирку и закупоривает ее.

Необходимость находиться в непосредственной близости от мертвого тела была странным влечением Хэнли. Слишком иррациональным, чтобы в нем признаться. Эта близость что-то значила для Хэнли или каким-то образом на нее влияла.

Вообще-то ей нравилось иметь дело с трупами: видеть человеческий механизм, лишенный движущей силы. Рядом с безжизненными телами Хэнли чувствовала себя уютно, безмолвно восхищалась ими. «В этом нет ничего извращенного, — поспешно заверила она мужа, по глупости открыв ему свой секрет. — Они просто представляют собой загадку», — объяснила в попытке исправить положение, уводя мысли супруга в сторону от неуместного признания.

Еще девочкой, живя в сельской Виргинии, Хэнли начала предпочитать общество умерших компании живых; чтобы удовлетворить свое любопытство, она собирала животных, сбитых машинами. Тогда как задние дворы некоторых детишек напоминали зверинцы, ее скорее был моргом. Другие разбирали на части часы и постепенно переходили к автомобильным двигателям; Хэнли терпеливо снимала верхние покровы с жуков, лягушек и птиц, а потом доросла до приютских кошек и принялась изучать их внутренности. Большинство детей избегали чудачку-затворницу.

Мертвый олененок или опоссум на обочине дороги захватывал ее воображение, вызывая едва ли не эйфорию. Хэнли научилась скрывать эту страсть от окружающих и поступала так, пока не очутилась однажды в биологической лаборатории колледжа. Там-то она нашла себя. Работая в моргах, она смогла окончить медицинскую школу и занялась эпидемиологией. Наконец пришло и признание ее профессионализма.

Она знала, что прославилась благодаря необычайному ассоциативному мышлению и удивительной памяти. По-видимому, того же мнения придерживался какой-то компьютер, выдавший Королевскому обществу ее имя. Она не стремилась развеять это представление, однако же осознавала, что настоящая причина кроется в ее безграничном восхищении телом.

Смерть поразительно меняла любой организм. Его покидали жизненные и движущие силы, и это осязаемое отсутствие опьяняло, порой брало за душу и навсегда оседало в памяти. Бренность, в которой прежде теплилась жизнь. Но что-то еще более могущественное вытесняло жизнь. Эта очевидная пустота сильнее всего захватывала мысли и душу Хэнли. Бывший муж частенько обвинял ее в том, что мертвые для нее важнее, чем живые. «Нет, — отрицала Хэнли, — просто зачастую они мне больше интересны».