— Мы пока ничего не знаем, — отозвалась Хэнли. — Тем не менее по поведению он ни на что не похож. Скорее всего это мы к нему пришли, а не наоборот. Климат здесь меняется. Вечная мерзлота постепенно оттаивает. Высвобождается огромное количество органических питательных веществ, что стимулирует рост опять же огромного количества микроорганизмов и их переносчиков. Люди потревожили возбудитель — и он проснулся. Потому-то я и хочу выяснить, с какими организмами вы здесь работали до недавнего времени.
— А как мы узнаем, что нашли искомое? — спросил Ули.
— Если это бактерия, то на питательной среде в чашках Петри появится колония. Она будет похожа на грибок, или на плесень, или на засушенный под прессом цветок.
— А если это вирус?
— Он будет похож на цветную мозаику. Не беспокойтесь, он весьма примечательный. Вирус начнет светиться, так что вы его не пропустите.
— А с какими людьми можно сравнить вирус и бактерии? — поинтересовался Ули.
Хэнли улыбнулась: еще один вопрос в стиле Джоя.
— Бактерия похожа… на джазмена, вечно импровизирует, а вирус, пожалуй, напоминает классического органиста.
— Потому что органы разные, а музыка одна?
— Совершенно верно. Кийоми?
Кийоми отвесила почтительный поклон Хэнли и обратилась к Ули:
— Я займусь непосредственно образцами, взятыми из тел. Доктор Хэнли подготовит питательную среду и клеточные ткани. Ули, пожалуйста, составьте таблицу на каждого из умерших. Внесите в нее названия образцов и тестов. У нас есть пробы слизи, спинномозговой жидкости, стула, тканей печени, селезенки, легких, поджелудочной железы, шейки матки и так далее. Очень большая подготовительная работа. И тем не менее нам нужно действовать осторожно. Аккуратное ведение записей исключительно важно для успеха.
Хэнли пристально посмотрела на помощников:
— В случае чего не покидайте помещение. Не открывайте внешнюю дверь. Обработайте друг друга хлорной известью и ополоснитесь водой. Не снимайте костюмов. И — повторяю — не покидайте пределов горячей лаборатории, чтобы не разнести заразу по всей станции.
— Wieviel? — спросил Ули. — Ну… то есть сколько у нас останется времени… в случае чего?
Хэнли помолчала.
— Вы имеете в виду, сколько вам останется жить после заражения вирусом? Полагаю, четыре часа.
Доктор Сесил Скудра оказался маленьким человеком с невыразительным лицом и сверкающим золотом передним зубом. Вид у него был отсутствующий. Пока Хэнли досаждала ему вопросами о необычных формах жизни, которыми он занимается, доктор Скудра разглядывал стаю насекомых, беззвучно роящихся в большом стеклянном ящике. Насколько поняла Хэнли, жизнь насекомых была неотъемлема от жизни задумчивого социобиолога из Риги. В компаниях доктор Скудра неизменно хранил молчание, пока кто-нибудь не поднимал тему биологической основы социальной активности арктических комаров: об этом он мог говорить часами.
— Самок комаров возбуждают определенные значения температуры и влажности. Кроме того, их притягивает углекислый газ. Потому все, что его исторгает, повергает комарих в состояние экстаза. Отсюда тот непреложный факт, что они предпочитают лобызать в голову. — Он искоса посмотрел на свою гостью и продолжил: — Гемоглобин и некоторые аминокислоты их также привлекают, например, те, что содержатся в поте. Наш белок нужен им, чтобы выкармливать детенышей.
— Только комарихи? — спросила Хэнли.
Доктор отрешенно кивнул. Он уже размышлял над чем-то другим.
— Самка арктического комара исключительно кровожадна. Она с остервенением набрасывается на теплокровное животное и выкачивает крови в четыре раза больше собственного веса. Известно, что карибу теряет таким образом четверть суточной крови. Арктическая комариха способна обескровить жертву всего за несколько часов, — провозгласил Скудра. — Местные племена в прошлом прибегали к подобной казни. Существуют свидетельства того, что комарам удавалось сводить с ума крупных животных и людей. Поразительные создания!
Хэнли не отрываясь следила за роем.
— Да… Но как эти насекомые, — она указала на самку, севшую на стекло, — умудряются выживать в арктическом климате?
— Их икра достаточно легко переносит температуру ниже точки замерзания воды. Так сказать, эволюционная адаптация. Неплохим подспорьем к эволюции является их оголтелое жизнелюбие. Они едят все, лишь бы уцелеть: детрит, водоросли, бактерии, друг друга…
— И себе подобных? — удивилась Хэнли.
— Именно, именно, — с гордостью за своих любимцев подтвердил Скудра. — Комары арктической разновидности никого не жалеют. Скудность пищи — очень мощный стимул для аморальности. В чем-то они подобны бродячим муравьям: нападают сообща.
— Они летают зимой? — спросила Хэнли.
— В лабораторных условиях — несомненно. В природе — никогда.
Есть ли на станции колонии других насекомых?
— Да. В частности, желто-полосатых.
— Ос?
— Разумеется! Мы исследуем их жизнестойкость, — вдохновился доктор Скудра. — Рабочие особи и трутни, конечно, погибают — приблизительно каждые тридцать дней. Жить продолжает лишь королева. С приходом зимы рабочие пчелы перестают воспроизводиться, а королева удаляется в убежище. Хотя на улице минус сорок, в ее ячейке температура не опускается ниже плюс пятнадцати. Мало того, королева каким-то образом ухитряется понизить собственную температуру тела ниже точки замерзания воды. И все же кристаллы льда в ее клетках не образуются — в отличие от того, что произошло с бедолагой Алексом. Она как бы мумифицируется, но не умирает. Если нам удастся разобраться в этих процессах… Другое направление нашей работы — исследование клеточного антифриза, который, похоже, способны вырабатывать рыбы и жуки. Данные просто феноменальные!